времена года
Расскажи, попытайся не сбиться и,
в конце концов,
важно только последнее:
найти звук,
что живет при любой транскрипции,
в тисках чужого произношения.
Пролог I
Я
по три капли
зелья
на этом балу
в кубки
долью.
Вас стало больше -
тесны углы:
отдельно вы,
отдельно пустые ке-
льи.
Дорога в сердце
верстами, полем.
провода кровеносных сосудов
вдоль, о!
Насколько дороже мне
вглубь ваших душ
заманивающее
каждое лье!
Пролог II
И
жили б по ту сторону квартиры,
где в понедельник сразу и среда, и вторник.
Ловлю себя на том, что монотонно вторю
молчанию, но даже в четверть силы
мне сердце не сожмет отчаянье.
Отдать равнины, облака, предгорья
За три стены и гвоздик с острой ножкой.
З год сцарапала лишь слой кирпичной крошки,
Но
пальцы стали тоньше и проворней,
взгляд стрелкой компаса прилип к заветной цели.
Брать штурмом эти стены дважды, трижды.
Пульс на руке – ударных гласных схема.
Все строки начинались как поэма.
Заканчивались как четверостишье.
Посвящение I
В.
Словно
математическая задача -
еще секунда и - отведешь глаза…
На какой стадии стирка знают в прачечной,
что происходит внутри тебя, знаю я.
Для
тебя я меняю не только цвет,
Но – форму тела, состав молекул;
легкий звук воздух колеблет, задет,
таинственный инструмент, зовущийся человеком.
Ты
же больше чем надо правдив,
Широко улыбаешься и говоришь веско.
Ты предлагаешь мне глотнуть воды
или ею запить горькую таблетку?
Эта
болезнь, ты не бойся,
воздушно-капельным не передается;
но дай прозвучать следующим нотам после
Того, как звучание первой робко прервется.
Посвящение II
Т.
У
тебя слова очень близко к поверхности кожи,
У меня – глубоко внутри,
поэтому я буду больше
молчать и слушать, а ты - говори.
Голова,
две ноги, две руки
я осталась такой же после негромких слов,
Но
по ноющему чувству в груди,
знаю – что-то произошло…
Окна
закрыть, двери захлопнуть,
И приступить к поискам клада,
Почему слово «шепот» само же звучит, как шепот
И можно пропеть слоги у «серенады»?
Ты
отличишь губы, которые что-то скажут,
От губ, которые промолчат?
Вещи
утратили привычную тяжесть
кажется, дунь и они улетят…
Зима
I
Ярко
под солнцем, в снегу
блестят звезды.
Не я по созвездьям иду,
а чужой и загадочный взрослый.
Кислая, сладкая, терпкая
ягодка на языке.
как молоко белой пенкою
лед на дороге вскипел.
Взрослому могут почудится
разноцветные птицы на небе.
Мысли – плохо пришитые пуговицы -
теряются, лезут в дебри.
Впереди глаза – не успев удивиться,
растворяюсь в их блеске.
Вдруг стали нравиться лица,
что не нравились в детстве.
Становлюсь временами зеркалом -
трюмо в центре толпы.
Отраженье навстречу забегало -
якобы такая же, как и вы.
Зимою особенно тщательно ищешь
узелки на шерсти, узелки в человеке.
Только почувствовала обижен -
затягиваю, и не развязать во веки!
Скользки тропинки – прохожий упав,
перебирает по льду на четвереньках;
и кажется, будто ноги сгибаются в локтях,
руки в коленках.
Друг от друга равноудалены
в холода короткие предложения.
Разделены кирпичной кладкой стены,
и не требуют продолжения.
II
Не получилось в который раз сохранить
Неменяющимся натюрморт души.
Никак не превращаешься в вазу или гранит,
блестит
схема твоих подвижных магнитиков и пружин.
Пока
спишь на лице твоем вырезаю лик
под острейших ножей бряцанье.
Как удается тебе оставаться в живых
и продолжать меняться?
III
Февраль
Вверх устремленный ствол дерева
делит мое окно пополам.
Отрывок, выхваченный из текста,
одиноко стоящий жандарм.
В феврале ничего не останется,
как обратиться к самому февралю.
Щелки в рамах забиты ватой,
я и сердце своё застеклю.
Буду выглядывать из-за жердочек
и не вылетать сроду –
Через день чистят клетку,
утром меняют воду.
В мерзлом комочке земли
стекловидный сосудик льда.
Отступаю на шаг назад,
отступаю в себя.
Жду лета – в жару
испарятся стекла - слюда;
В тучах замерзнут вновь
выпадет град.
Останется на обочинах,
не пораньте руки и ноги,
Мешать с осколками исписанную бумагу -
ранить частицы, предлоги. .
Улица вдруг превратится
в среброкрылый корабль,
Устремится ввысь
и в форме сабли
Оставит после себя
сверкающую дугу.
Счастье
вызовет легкое чувство голода,
чтобы его спугнуть
Стану ловить манну снежинок ртом,
с запрокинутой головой,
Там, где были площади
с бурлящей на них толпой,
теперь бесконечно
пустое пространство.
Дети, мужчины, женщины
мне перестали встречаться…
Внутри, словно капля воды,
повисло
чудо – жить годами с этим
часовым механизмом,
не сработавшим вовремя –
страшило
собственное непротивление
его первозданной силе,
Зарождение нового «я»
в белой скорлупке…
Снежный, колючий февраль
для тела будто
Грубая ткань –
короткая в рукавах,
оставляющая царапины
при движеньях, рывках,
Из которых последним становится
29й день, как 29-я строка.
Весна
Ранняя
IV
Ранней весны роковое коварство –
Солнце
впустить на коротких два дня.
и вновь превратить в корочку льда
талую воду снежного наста.
_____________________________
Обещай, что ты не слюда,
не насекомое, застывшее в ней!
Что
будешь менять форму, окрас;
и я буду любить тебя в сто тысяч раз сильней;
в сто тысяч раз!
Пообещав,
не смотри на меня, не смотри!
Только зная, что ты – слышишь,
говорю громче. Гласные пенятся. Бриз и
брызги. Голос все же срывается с
многометровой вышки;
Холодеют
руки, забываю дышать -
середина падения вниз.
Полмгновения? Было б не жаль.
Вот уже два часа, что с тобою близ.
Ты уходишь, оставляя мне
порошочек жароНЕпонижающего,
повышающего.
Перед употреблением растворить в воде.
Так – действует лучше.
Растворяешь его.
Мне
теперь метаться по городу,
переворачивая мир лихорадочно.
Самой прочной точкой опоры ты
стал.
Шквал
улиц пьяняще-праздничных
накрывает вместе с волной.
Капельки скатываются по бархатистой шерсти.
Расплавлю стекло. Расплавлю металл любой,
В горячей струе огня подрагивают окрестности.
Поворот головы. Движенье плеча.
(В кисти листок вдвое сложенный,
выдает меня.) Повстречав,
за тебя принимаю прохожих.
Я выучилась читать
не сверху вниз, а обратно,
и
буду писать справа налево.
Через сутки пуста опять:
гулкий ящичек школьной парты,
хранящий следы от мела.
V
Скучаю
по марту,
и по апрелю,
По
деревьям, окутанным в дымку почек,
Весенний
азарт пернатых -
каждому велено
кричать всех громче и звонче…
За
ночь кусты
станут крыльями
царственных, оледеневших птиц;
опереньем густым
сосульки нависли, застыли,
хочешь пройти – склонись ниц…
Прозрачные сталактиты
кончают
самоубийством,
бросаясь вниз с высоты 9го этажа;
Ярко на солнце блестит
разбившись, бриллиантовое монисто
и я в перчатку вложила камушек льда…
Иду, высоко задрав подбородок,
будто боясь,
уйти под воду и наглотаться весны.
Я могу упасть, не справившись со свободой,
в первый раз,
на улице без пальто и шапки - плотных, тесных.
_______________
Ветви
покачивают
колыбельки почек
в плотных пеленочках спят младенцы
Асфальт
дышит паром, будто горячий
чай, разлитый по блюдцам обочин
и верится,
Что истончившийся луч,
в
мягком воздухе,
пахнущем карамельками
за прядь волос по-паучьи
зацепиться, и в моей руке
свернется жгутиком мелким.
Поздняя
VI
В тишине, сплетенные, горячеют руки
Неловко – отнять кисть, и жарко – не отнимать…
Секунда,
и уже никакими трюками,
Выше ступить нельзя – но в сторону или вспять…
Крупиночки
необъятного прииска
перебрать, по прозрачным пакетикам расфасовать,
в собственный супермаркет с длинным списком
Я захожу опять.
Словно выше и неба, и звёзд, о,
моя неугомонная радость;
Перехожу
на бег, задевая кусты и ветки,
вбирая в себя пространство – впереди не забор и ограда
а ребра моей часто дышащей
грудной клетки.
VII
Лепестков
сирени снова считаешь сумму,
Ты прозрачна до дна, серьезна и глубока;
А
мне бы вечность ничего не писать и думать -
Как темна земля и как светлы облака!
Затаив
дыханье, смотрю, как в глазах меняется
восклицанье «отлично» на
«мне кажется, будто»…
В
наших встречах – знак препинания каверза,
Съешь мороженное,
чтобы предотвратить простуду.
Подозреваю в тебе берега, острова и лагуны.
Не
исчезай, мне придется искать твоего двойника,
чтобы вечность нам ничего не писать и думать,
Как темна земля и как светлы облака…
Лето
VIII
Трава только выросла – и о ней – легко писать.
Черный круг неба бросается под ноги
стремительной кручей.
Мой
миг – миг, когда свет слепит глаза ,
Свет, который бывает в начале –
откровенный и жгучий.
Это мой миг – миг, когда ночь превращается в день,
Но
я видела сон. И теперь на предметах его пыльца.
Сон – ложь; я ко лжи потянусь, лодка даст крен:
Мой миг – ледяная вода океана у жаркого лица.
Может ты прикоснулся к ядру Земли?
А я тут же к ожогу –
малиновой пленке!
Отраженья зеркал этот миг переплели –
Отовсюду – любуйся! – на панораму
сполохов и воронок!
Никакой
из поступков казаться не будет безумным.
Позже, скорый свой суд верша
Не
вспомню, как плоть бороздил, словно струи
Пруда когтистый спинной
плавничок ерша.
IX
Одуванчик
с коротким стеблем выпадет из букета
наклонюсь поднять – челка мягко уколет веко;
Присутствие в данной реальности,
видимо, неизбежно…
Ровным слоем осевшее время
утяжеляет прежде
Легкие, тонкие стенки сосуда дня.
Люди,
лежащие на песке по многу часов подряд,
как горячие капли воска,
что стекли к основанью свечи.
страницы в тетради
соленые брызги смочили,
на них налип мелкий песок.
Исчезла боязнь белых листов –
пишу между строк,
волною написанного,
ветром правленого
стихотворения; когда обрываешь нить,
главное,
не забыть про иголку, что
мягко зажата губами…
Привкус
крови – язык поранила,
когда обрывала то,
что нас связывало друг с другом,
насторожила нервозность,
граничащая с испугом;
Стоп! не прикасайся ко мне; не мучь зря;
Я не вынесу с пальцев твоих
стекающего огня;
Накрываю
соломенной шляпкой старой
свои руки,
болезненно-чувствительные
после первого загара.
X
Эта
давняя страсть не оставит меня в покое.
Если шепот – особенно ласков,
то шепоты все принадлежать должны мне.
Новая ткань стиха от нового же портного,
Закройщики воспоминаний, в их лекало-волне
Я
– послушный волан. Увеличить, уменьшить?..
Я – лоскут.
Меня с треском рвут пополам.
(Серединка
становится краем внешним,
теперь почки и легкие обметать по углам...)
Щеголяю в одежде, сшитой на
человека другого;
По
секрету: смеюсь или плачу,
когда ты бы смеялся и плакал.
Закат красит небо в цвет полоски
вишневого сока,
Оставшейся
поверх губ;
обжигающий воздух – сладок...
А когда из тебя, как из рубашечек дети,
вырасту, осмелев;
(Исчезнет
рядом шедший воображаемый конвоир.)
Отыщу еще незнакомое ателье -
Мои расширенные зрачки от меня опять
закроют мир.
XI
Прогулки
Никогда такими большими не казались звезды
(Принимала
за звезды уличные фонари),
не деревья во тьме – тускло блестит нефрит
и листья дрожат от торжественности непознанного.
Талантливый
мастер, что инкрустировал вечер,
видимо, был влюблен, и скорее всего, безответно
Он
не мог не придать величия замыслу – может, поэтому,
люди сами себе кажутся мельче…
Небо
в тысячу человеческих ростов,
закат на том берегу безбрежного океана;
Я
и тополь, обрастающий вздохами, нам надо
суметь сделать выдох, не то задохнемся…
Кажется,
мы стоим – мир несется
скользнув на гребень фосфоресцирующей волны;
И
ювелирные камни просят продлить
свет последних лучей солнца.
XII
Сигналят
автобусы в шесть утра -
дивы с нечеловеческими голосами;
Садишься
в кресло – полость души пуста,
мир вещей выжидательно замер,
чтобы следующим шагом придвинуться,
взять в кольцо своей значимости;
сейчас бы идти
тропкой извилистой,
задевая макушки трав,
тяжело покачивающихся;
и впервые позволить себе предаваться мечтам.
Как смехотворна осада предметов быта! Сердце,
почувствовав легкость, жонглирует
любым количеством килограмм,
кухонной утварью, мебелью,
разноцветных шариков вместо.
Осень
XIII
Сентябрь
На домах слой пыли,
будто над улицей
выбивали огромный ковер..
И город – подвал, в который давно не заходили –
Сентябрь нанес свой ржавый узор.
Осень. Лето кончается тупиком;
Задним двором, выбеленным и безлюдным;
И я мучаюсь сама с собой,
Как
с трудным
тяжелобольным,
и для нас это мучение - обоюдно.
Четвертинками,
половинками, но не полностью;
и с самого начала
было отказано
в простейшем из основ
Той,
что легка на подъем для влюбленности,
но вряд ли отважилась бы на любовь.
XIV
Ноябрь. Прохладно. Иду быстрее.
К горлу будто приставлен стальной нож.
Осень
– горный обвал, оползень,
И никто не успеет
Спастись; тело бьет дрожь.
Окоченевшие
пальцы. Кисти похожи на
Куринные лапки из магазина – холодные и голубые.
Осень – бессмыслица, нонсенс;
Ранения, умирание, подожди, мы позже
соберем эти пули, прошедшие плоть навылет.
Горизонт и границы предметов прорисованы ярче.
Мы словно на дне заросшего ряской пруда,
Осень
– бочка, что ударилась оземь
и дала течь; нам же заманчивей
думать, что бродим
по желтым ворсинкам ковра…
Настроение в письмах
XV
Декабрьское
Фонари освещают потяжелевшие ветви и снег на них.
Я пытаюсь измерить глубину зимних сумерек;
По колени, по пояс, по плечи – вот и гул стих –
Передо мной аллеи без подлежащих,
их торжественность без сказуемых…
Ели
топорщатся, будто у сада отрос плавник;
чуть приоткрылись жабры – или тени скользнули?
Зимний парк в темноте подвижен, двулик…
И
не вспомнить – на бумаге ли, на снегу ли
Я оставила тот постскриптум, что в дороге меня настиг?
XVI
Мартовское
Проплывают
искорки в голубоватом коктейле.
Что же дальше за радостью, больше, чем счастье?
В бесноватой, многоголосой капели
Требующей бежать, а не осторожно красться
Появляются
своды, арки, дворцы и двери,
и распахиваются, клацая…
Уже не пытаясь силу каждого слова измерить
В письме удваиваю каждую звонкую согласную
Чтобы услышал ты здешние шумы и трели…
XVII
Июльское
Под стекло крупный цветок вложен.
Наконец, две флейты берут первую ноту слаженно,
Разбивая в воздухе парк – прямой и ухоженный;
По
парку, как и по городу бродят стражники,
А в их руках – белеющие факелы мороженного.
Летом хочется не рисовать, а раскрашивать…
И
ждать, когда подсохнет гербарий, может,
На слова, подколотые к бумаге, во мне погасшие
Ты ответишь языком новым, волнующим,
на мой язык не похожим?...
XVIII
Октябрьское
Не
встречайся взглядом с тем, кто в зеркале,
Земля неизбежно укроется черными листьями –
Влажными, скользкими; снизу ли, сверху ли
Тучи небо в объятиях стиснули -
Словно голая плоть бродяги глядит в прорехи…
В
пейзаж добавляю цвета’ дыма и сажи мысленно
Решено: в том письме укажу: «любой
некий
смысл,
казавшийся раннее темной и мглистой истиной
стал лишь пылью на полках, замеченной мельком…»
Эпилог
Когда
я передам тебе и скрипку, и смычок,
Жалея, что им – первыми касаться тех ладоней;
Ты не ответишь сразу, твое молчанье сродни
Секундной стрелке,
по циферблату что
движется еще.
О,
если бы здесь строчка была бы, как удар -
лишала бы дыханья, сбивала с ног…
Мне кажется, я передам тебе и скрипку, и смычок;
ты не ответишь сразу – никогда.